Редкая птица - Катериничев Петр Владимирович - Страница 1

Петр Владимирович Катериничев

Редкая птица

Дрон – 1

Глава 1

Пляж – как раскаленный противень, а я – коржик на нем. Хотя пляжем этот лоскут песка является лишь для меня одного – рядом шоссе, оттуда несет гарью автомобильных выхлопов и перегретого асфальта. Приличные люди отдыхают в девятнадцати кэмэ отсюда – в тени навесов, на мельчайшем намытом земснарядом белом песочке или на травке, подстриженной по последней моде, коротко – как затылок звезды американского баскетбола.

В тридцати кэмэ есть и затененные дорожки для любителей пробежек, и подогретые либо охлажденные бассейны с морской водой – на любителя, и коттеджи с саунами, бильярдными и просмотровыми залами, алкогольно-безалкогольными напитками всех расцветок и обслугой – девочками любой масти и оттенка кожи… В народе эту бодягу издавна именуют уважительно – Территория. С заглавной буквы.

Контингент отдыхает теперь разный – от бывших в употреблении партократов и дармократов (или дерьмокрадов – греческое слово «демократия» слабо привилось среди отечественного демоса, равно как и среди «кратоса») до новых коммерсантов средней руки, полумафиозных торговцев, тех, кто в законе, и тех, кто при законе, национал-радикалов, масонов, борцов с коррупцией, профессиональных компрадоров, ура-патриотов, полководцев без армий… Ковчег: каждой твари по паре. Хотя всех объединяет одно: люди они состоятельные.

С похмелья всегда так – думается о грустном. Для своих «слегка за тридцать» я худощав, одинок и беден. Особенно с утра. Да еще фрустрация накатила минут семнадцать назад. То есть – потеря жизненных ориентиров и целей. Понятия не имею, чем займусь вечером, где взять денег, да и зачем они мне.

Солнце припекает все сильнее, и если я по-прежнему похож на коржик, то уж непременно с кремовой начинкой: мысли растеклись изнутри по черепной коробке и тают, тают… Остается одна: заставить себя подняться, пройти два десятка шагов и упасть в прохладу моря…

Неожиданная тень падает на спину, и состояние блаженной ломоты улетучивается. У меня, как у Диогена, одно желание – чтобы тень убралась.

Открываю глаза и вижу два массивных ботинка. А выше – тушу их обладателя. В черном с блесткой костюме и при галстуке парень уместен здесь, как катафалк на свадьбе.

– Привет, Дрон.

Дрон – это я. Олег Владимирович Дронов. Но все – то ли из-за собственной невоспитанности, то ли из-за моей юности – называют меня кратко. Потому неопределенно киваю – привет, дескать, старина… Хотя мы друг другу и не представлены. И снова укладываю лицо на руки.

– Тебя хочет видеть Ральф.

Вслед за этой фразой перед моим носом падает бумажка. Зеленая.

– Сто баксов, – цедит фигура, словно я сам стал путать Франклина с Вашингтоном.

Вытягиваю из пачки сигарету, закуриваю и рассматриваю банкнот с интересом первоклассника, научившегося вчера читать.

– Тебя хочет видеть Ральф! – Тон собеседника нетерпеливо наглый.

– А я хочу видеть блондинку в бикини. А лучше – без, а еще лучше… – Тирада остается незавершенной – лакированный остроносый ботинок превращает мои губы в вареную свеклу, – сплевываю кровь, песок и остатки сигареты. Обидно – это моя последняя сигарета.

– Он хочет видеть тебя сейчас. И подбери баксы. Хотя я бы на тебя и рваного не потратил.

Когда тебя приглашают столь изысканно, отказать трудно. Зато в голове прояснилось – и без всякого купания.

Просовываю ногу в джинсы – и падаю лицом в песок. Пинок у верзилы – словно удар бампером «членовоза» на средней скорости. Кровоподтек будет со слоновье ухо.

Поднимаюсь, слыша сзади какое-то бульканье, оборачиваюсь – оказывается, здоровяк так смеется. Широкое лицо лоснится потом, а в глазах столько же тепла, сколько в блестящих латунных пуговицах на его пиджаке.

Медленно бреду по песку босиком – кроссовки в одной руке, в другой – тенниска. Мой конвоир движется сзади. У дороги земля тверже – неловко ступаю, роняю тенниску, надо бы поднять… Верзила радостно делает шаг вперед, примеривая пинок, я резко наклоняюсь, касаясь руками земли, а пятка катапультой летит ему в пах. Звук средний – что-то между хрустом и чавканьем.

Резко разворачиваюсь. На лице верзилы – гримаса невыносимой боли, огромная туша медленно оседает в пыль. Но времени хватает, чтобы четырежды пробить по блиноподобной физиономии. Ощущение такое, словно нокаутируешь сковородку. Ну, а смотреть на то, во что превращается лицо после такой обработки, можно лишь человеку с крепкими нервами.

Просто меня всегда возмущало хамство. И – наглость. Хамить, пусть и незнакомым людям, – все равно что писать на ветру: ветер – штука переменчивая.

Занятый философичными рассуждениями, я не забываю осмотреть содержимое карманов моего визави. Под пиджаком, как и следовало ожидать, новенькая желтая «сбруя», в кобуре под мышкой – укороченный оперативный кольт с прекрасно изготовленным глушителем – хлопок из такого не слышнее щелчка пальцами в пустой комнате. В боковом кармане нахожу отличный пружинный нож немецкой стали, который немедленно присваиваю, в портмоне – сто пятьдесят «штук» рублями, восемьдесят баксов и удостоверение сотрудника службы охраны горисполкома Приморска.

Последнее я изучаю наиболее тщательно, хотя подлинность той или иной бумаги в наше время отнюдь не гарантирует подлинность ее обладателя.

Тем не менее – «ксива» настоящая, и я возвращаю все вышеупомянутое в пиджак. В руках эти сокровища просто не унести, а в тенниске, с кольтом за поясом и чужим бумажником в кармане я буду выглядеть вызывающе. Поэтому решаю позаимствовать и пиджак. Как ни странно, в плечах он мне впору, ну а чтобы сделать его таковым и в талии, пришлось бы выпивать на дню литров по шесть пива, заедая сие великолепие голландской ветчиной.

В кармане брюк обнаруживаю ключи – один от машины, другой от неизвестного мне жилища – на цепочке с красивым брелком. Поднимаюсь на дорогу, – «жигуленок»

– «шестерка» припаркован у обочины в тени чахлой акации. Порывшись в бардачке, нахожу то, что искал, – бутылку водки. «Смирновская» – красиво жить не запретишь…

Верзила продолжает «отдыхать», чем-то напоминая перебравшего борца «сумо».

Я же хочу усилить впечатление. Обильно поливаю спиртным его лицо и сорочку, как заботливая няня, приподнимаю голову и, зажав ноздри, вливаю щедрую порцию в рот.

Парень поперхнулся, приоткрыл веки и стал глотать уже самостоятельно. Похоже, он начал приходить в себя, а это вовсе не входит в мои намерения. Отрываю от него бутылку, как мамаша соску от ребенка, отступаю на нужное расстояние и, когда верзила встает на ноги и делает выпад, дважды коротко бью его в подбородок – апперкотом и хуком справа. Теперь, по моему разумению, он отключился минимум минут на тридцать, – не люблю я все эти новомодные баллончики и газовые спринцовки – никогда нельзя ручаться за результат. А так – полежит на солнышке полчаса, потом еще с часок начнет соображать, как добраться до городка, – с такой физиономией да еще с таким амбре его вряд ли подберет попутка, а на такси денег теперь нет. А за вышеозначенное время – «сову эту мы разъясним», как говаривал бдительный Шариков.

Поворачиваю ключ, – двигатель урчит ровно, мягко. Хоть и чужая машина, а приятно. И фрустрацию, сиречь хандру, как майкой сдуло. Теперь я при деньгах, при авто, при «пушке» и «пере» – все стильное, прямо «с иголочки». Не хватает только блондинки с золотистым загаром и в бикини, а лучше – без…

И еще, сильно мешает жить вопрос: кто и зачем снарядил за мной этого дсбильноватого мастадонта?

Впрочем, от него имеется нечто реальное и существенное – сто «зеленых» с непонятной репутацией и приглашение от Ральфа. В любом случае я знаю, чем займусь сегодня вечером.