Детство в девяностых (СИ) - Стилл Оливия - Страница 1

Annotation

На дворе — лихие девяностые. Весёлая и в то же время жуткая эпоха. Блеск и абсолютная нищета, невероятная свобода и беспредел. Даше "повезло" расти в эту эпоху, с ранних лет увидев неприглядную изнанку жизни…

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Глава 59

Глава 60

Глава 1

— Лё-о-ша!!! Лё-о-оша!!! Ты где есть-то, дурак эдакой?! От прости Господи, не повязло, всю жизню мучаюся с самодуром этим чёртовым…

Так у бабы Нюры начиналось каждое утро, не исключая и сегодняшнего дня. С их половины избы всегда доносились её крики, причём голоса самого деда Лёши, как правило, почти не было слышно.

— Дурак!!! Ты пошто стремянку-то взял? Лё-о-ша! Я кому сказала — положь! Ня трожь!!! Положь, тебе говорят!!!

Стоял холодный ещё, но светлый, пахнущий талым снегом, свежевспаханной землёй и едва проклюнувшейся молодой травкой весенний день. Пели, как оглашённые, птицы в палисаднике, орали петухи. Дурманящий весенний воздух кружил голову; хотелось петь вместе с птицами, и бегать, бегать целыми днями по деревне, отыскивать первые цветы мать-и-мачехи на проталинках. Ничего, что кругом лужи и островки грязного снега; ничего, что от пашен тянет навозом. День этот, весенний, авитаминозный, но такой светлый, словно бы напитанный тончайшими паутинками солнечного света и счастья — был бы великолепен, если бы не омрачали его эти бабкины крики, к которым Даша в свои неполные десять лет, впрочем, уже давно привыкла.

— Опять твои воюют… — снисходительно бросила Кристина, Дашина соседка, что жила с матерью и дедом на другой половине избы.

— Они всегда воюют, — сказала Даша, скалывая каблуком старого, облезлого сапога весенний ледок на луже.

— Глупые… — хмыкнула Кристина, — Если бы я могла выйти замуж, никогда бы не кричала так на своего мужа.

— Выйдешь, когда вырастешь…

— Нет, — сказала девочка и тень легла на её худое востроносое личико с белесыми бровями, — На калеках, как я, не женятся. Знаешь, как моя мама говорит: муж любит жену здоровую, брат сестру богатую…

Кристина не ходила сама; мать иногда выносила её на крыльцо, когда убиралась в горнице. Но это бывало крайне редко. Даша всегда с нетерпением ждала момента, когда можно будет увидеться и пообщаться с больной девочкой. Кристина была всего на два года старше Даши, а как много она знала! Сколько книг прочитала — наверно, всю их деревенскую библиотеку. Даша тянулась к ней, как хилые домашние герани бабы Нюры — к жиденькому свету сквозь мутное стекло слепого окошка.

— А я бы женилась на тебе, правда-правда! Ты чудесная. Как жаль, что ты не моя сестра…

Кристина слабо, снисходительно улыбалась.

— Я стихотворение сочинила, — глядя на бегущие в небе облака, поделилась Даша. — Прочесть? — волнуясь и немного стесняясь, спросила она.

— Прочти…

И Даша, всё так же волнуясь и подспудно боясь, что её стихи могут не понравиться, начала:

— Земля дышала, как родная,

И к ней просилися уста,

И лужи, небо отражая,

Казались, что они глаза…

Чуть поодаль возился со своим мотоциклом Дашин двоюродный брат Валерка, подросток лет шестнадцати. На последней строчке он вдруг фыркнул и засмеялся.

— Дурак, чего уши греешь! — крикнула Даша — Что здесь смешного?

— Да чушь потому что! «Казались, что они глаза»… — передразнил Валерка, — Где глаза-то, на жопе, что ли?

— Да ладно тебе, Валер… — с упрёком сказала Кристина, — А стихи хорошие, просто пока не очень грамотные…

— Почему неграмотные? — уязвлённо спросила Даша.

— Ну, «просилися» — это неграмотно…

— Ну да! Дед же с бабкой всё время так говорят? Да и все так говорят — чего же тут неграмотного-то?

Кристина усмехнулась.

— Дед с бабкой — малограмотные люди… Они и в школу только четыре года ходили, пока война не началась. А в книгах, во всех, что я читала, пишется совсем иначе…

Даша уязвлённо замолчала. Она тоже пыталась читать, но Кристинины книги с мелким, убористым текстом без картинок как-то не заходили. Даше больше нравились волшебные сказки — «Алиса в Стране Чудес», например. Или «Незнайка на Луне». Или ещё что-нибудь в этом роде, да только стыдно же это — детское читать, как первоклашка. Раз на каникулах попыталась Даша взять в библиотеке сказки — библиотекарша её прямо при всех «приложила»:

— Ты б ещё «Колобка» взяла. Или «Курочку Рябу». Пора вырасти из детских книжек…

Обиделась тогда Даша на злую библиотекаршу. И эта туда же — «пора вырасти». А если не хочется расти? Если хочется навсегда остаться маленькой?..

— А что хорошего быть всегда маленькой? — отреагировала Кристина, когда Даша сказала ей об этом.

— Ну, как что? Взрослым много хуже — ничего они не любят: ни в салки играть, ни на санках зимой кататься, ни в речке летом купаться. Никогда ничему не радуются, всё делят чего-то. И всё время у них что-нибудь болит.

— Ну, я тоже не могу в салки играть, и здоровья у меня тоже нет, — возразила Кристина, — Так что это не показатель…

Глава 2

Отец Кристины, Иван, был трактористом в бывшем колхозе. Пил не просыхая. Жена его Наталья одна везла на себе и работу, и дом, и больную дочь. Даша смутно помнила его — молчаливый мужчина с угрюмыми глазами и каким-то жёлтым, нездоровым цветом лица.

Однажды вечером, играя у крыльца со своими подружками, Даша украдкой взглянула на него, курившего неподалёку на завалинке. Взглянула — и как оборвалось в ней что-то. Перед ней сидел покойник с восковой маской вместо лица.

— Ты чего? — спросила Дашу игравшая тут же её подружка и одноклассница Светка.

— Не знаю… Мне почему-то показалось, что он мёртвый… — в ужасе прошептала она.

— Значит, и правда скоро умрёт.

— А ты откуда знаешь? — усомнилась Даша.

— Да уж знаю…

Пророчество Светки сбылось в ту же ночь. Утром Ивана нашли на постели мёртвым.

Похороны прошли тихо, как и поминки. Подробностей того, как это случилось, Даше никто не рассказал. Лишь тихие обрывки разговоров взрослых кое-как помогли ей составить картину произошедшего, что было ещё ужасней.

— Рвотой захлебнулся, — говорила баба Нюра соседке-старухе по прозвищу Трещалка, — Повалилси в постель пьяный вдугоря…

— Наталье-то каково теперя будет… Несчастная баба…

Наталья, однако, даже не плакала ни на похоронах, ни на поминках. Сидела с каким-то непроницаемым, каменным лицом.

«Бедная Кристина, — думала Даша, — Каково ей-то узнать, что папа умер… Если бы мой папа умер, я бы, наверное, сама умерла бы от горя…»

Родителей Даша видела нечасто. Они жили и работали в Москве; вроде как копили на квартиру. Сначала долгое время собирали на кооператив, даже стояли в очереди. Но кооперативы лопнули; деньги обесценивались не по дням, а по часам. Тогда они вложили свои накопления в хвалёный тогда банк «МММ» под астрономический процент. Пирамида рухнула, деньги помахали ручкой, а мечта о своём жилье снова отодвинулась на неопределённый срок.